ВАЛЕРИЙ

Собственно говоря, история моя похожа на сотни других. Просто развели на квартиру, да и все. Сначала, как бы сказать, ну не запугали, а лапши навешали, что долги большие, а потом квартиру переписали.  Я подписал генеральную доверенность на приватизацию с правом продажи. Вот так. Все остальное без меня было сделано. Занималось этим агентство, однодневка какая-то. Называлось «Центральным агентством недвижимости», но это ни о чем не говорит. Я даже уже не помню, сколько лет назад это было.

Судиться я не пробовал. Я, в общем-то, не умею. Там нужно опыт иметь, юристов, деньги большие. Тем более, что один раз они мне даже намекнули, что, мол, до суда можно и не дожить. Стоишь в очереди, а тебе в это время в почку ножичком раз.

Родился я в Выборгском районе. В Педиатрическом институте. Мне даже мама показывала окошко, в котором я на свет появился. Там от угла четвертое окно у водосточной трубы на первом этаже. Такой в корзиночке хорошенький лежал. На Кантемировской улице прожил. Отучился в 104 школе. Недалеко от метро Лесная.

Когда оказался на улице, то какое-то время жил у знакомого, по знакомым. Потом на Черной Речке долго проживал в палатке. Потом на Балтийской палатка стояла…

Валерий читает в комнате приюта «Ночлежка».

У меня была жена, но я с ней тогда разругался. Вот и не жил уже с ней. С сыном общался так только иногда. Еще у меня брат родной есть. Я к нему тогда приходил, но у него соседи коммунальные. Он такой немножко мнительный на голову, больной, да и соседи там у него ругаются: жить там было нельзя. Я так понял, что они на него давят.

Я выпивал, конечно. Я не считаю это чем-то предосудительным, кстати, даже здесь.

И вот я под небом голубым. Работы у меня нет. Завод художественного стекла тогда закрылся уже, а других таких предприятий я не знаю. А что я умею? Это в основном стекло покрывать. Еще год в компании работал гравером. Всё. 

Помогали знакомые, а потом, когда ноги прихватили, то в ресторане оставшуюся еду просил. Потом мне посоветовали: «Ты в церковь сходи. На проспекте Культуры. Церковь на ручье. И старайся не опаздывать!» — и время даже называли, когда приходить. Там есть церковная лавка, и перед ней такой холл. В нем столы, стулья стоят. К нам и еду приносили, и помыться пускали: там душевая есть. Я там крестился  даже в этой церкви. Надо будет как-нибудь съездить туда.

Есть у меня не то, чтобы самое лучшее детское воспоминание, но яркое. Было такое местечко недалеко от дома, на Полюстровском проспекте, там такое болотце было, где всяких жучков ловили, а я там нашел целые залежи винтовочных патронов. Потом и магазин от винтовки нашел. Богачом был просто в то время.

Самое плохое – это холод. Я, когда был в Пушкине, там один говорит: «Я уснул, выпил от безысходности, чтобы согреться. Заснул, а нога в луже была, а лужа замерзла. Вот по уровню где гололед, ногу и отняли». Вот так.

Если не в палатках, то в парадных ночевал, в основном. Была парадная — туда всегда пускали. «Ты только —  говорят, — не гадь здесь, а так все нормально». А утром порой просыпаешься: то суп стоит, то горячее еще что-нибудь. Там одна бабулька была — все время что-то приносила. А бывало и выгоняли. Было так: я на пандусе спал у магазина, тут дворник на велосипеде проехал и пнул меня ногой. По лицу попало, губу разбил.

У меня позвоночник был сломан. Я думаю, из-за этого и ноги не ходят. Рука вот из-за инсульта у меня левая отнялась. Но это не так давно произошло. А ноги потихоньку, потихоньку… Стал сначала просто хромать, потом с палочкой ходил, потом с двумя палочками ходил, а костыли мне, кстати, ребята из палатки на Балтийской раздобыли.

Я общаюсь иногда с сыном. Знаете, я бы ему последние деньги отдал. Мне говорили, что, мол, на алименты от него можешь подать. Не буду. Молодой он. Деньги ему самому нужны. Ему 26. То он занимался сборкой металлоконструкций, то закончил училище на повара. Стал работать. Вот, кстати, где у нас олимпиада была? Он туда ездил. Металлоконструкцию там делал.

У меня хобби было. Я рисовал. Я левша, а левая рука отказала, вот теперь не знаю, как рисовать. В принципе в школе я учился правой…

Знаете, в Советском Союзе, мне кажется, хоть и говорили, что не было гласности, но разговаривали о чем угодно и где угодно. Но действительно у людей была какая-то уверенность в будущем. Праздник — так действительно праздник был. Вот я помню — демонстрации! Что 7 ноября, что 1 мая: все шли на подъеме. И выпить не воспрещалось там. Потом после этой демонстрации мы по домам расходились. Кого машины развозили. Вот допустим, знаете, я на Кантемировской жил. Там все во всём доме друг друга знали и в соседних домах все тоже друг друга знали, а сейчас люди порой получат новую квартиру и даже соседей не знают по площадке.

Окно коридора “Ночлежки”. (Фото Мария Наточеева)

Вы знаете, Эрих Мария Ремарк сказал, что новая война начинается после того, как вымирают ветераны. Люди, которые действительно знают, что такое плохо, хлебнули чего-то. Он прав, конечно. Он же сам воевал и в первую мировую, и во вторую.

Я очень люблю книжки читать. Ремарка люблю, фантастов советских некоторых люблю, Азика Азимова, но это американец. Беляева, братьев Стругацких, Стивена Кинга первые книги, «Мертвая зона» там. Потом видно, что он в коммерцию ударился и погнал…

Главное — это когда человек добро помнит.

Во дворе, понимаете, был у меня один друг. Мне кажется, что он со мной разговаривать не захотел, потому что вот эти люди из агентства — они потом к нему пришли. Видимо они на него через меня вышли. Вполне возможно, что он из-за них же квартиры лишился.

Перекресток. Улица Есенина и Луначарского. Там магазин есть. Лента. Вот я там посиживал. Там девушка в салоне красоты работала: мы с ней вместе раньше на заводе художественного стекла работали. И вот там нашли мертвого человека на перекрестке. Труп. Толпа собралась. Ну, девушка эта мимо проходила и говорит: «Я его знаю. Это Валера Сергеев». Перепутала, похож был. Так меня признали мертвым.

А потом женщина, которая дело вела, меня нашла. Я вот на лестнице сижу, курю. Она подошла, посмотрела на меня, рядом покурила и говорит: «Это не жизнь». Ушла, так ничего и не объяснила. Но до этого они пришли к брату. Тоже показали фотографии. Он меня признал. Ему говорят: «Документы отдайте», — он и отдал. Потом личность того человека установили. Откуда-то он из Архангельска приехал.

Я сам научился играть на гитаре. У меня был знакомый. Такой Александр Репехин. У меня от него гитара была. О нем даже Золотухин написал. В Огоньке статья была, что он один раз ехал в машине, поставил его кассету и обалдел. А человек тот — Александр Репехин — жил в деревне Клеверная, был пастухом. Просто талантливый от природы.

Вы знаете, как говорится, я верую, что мы, это, в конце не умираем насовсем.

Я надеюсь, что справедливость в мире есть. Боженька не фраер. Как говорится, Бог не тельняшка — видит, кому тяжко.

Война — это всегда плохо. Лучше плохой мир, чем хорошая война. А кому война, как мать родная. Приезжают даже иностранцы воевать из-за денег. Есть люди, которые всю жизнь воюют. Понимаете? Боюсь, что где-нибудь война всегда будет. Людям нравится убивать.

А еще люди на войне порой не по своей воле воюют. По законам военного времени, знаете, человек, который отказывается воевать, получает пулю в лоб — там разговор короткий. Одно время у нас альтернативная служба была. Не знаю, есть такое сейчас или нет, когда можно работать санитаром или еще кем-то. Так лучше, если уж выбора нет.

Я не служил. У меня позвоночник сломан был. Я кстати, расстроился тогда даже очень, что меня не взяли. Пришел домой и расплакался, а мама обрадовалась: мать есть мать. Пока брат служил, у него с головой плоховато стало. Вот и переживала мама все время.

Я, кстати, пытался считать, сколько на улице денег дают. Во всяком случае, я не голодал. Чаще все-таки дают женщины, наверное. Они более сердобольные.

Я вот в жизни действительно всего два раза любил. Когда мне было 15 лет. Там такая Ира Максимова в лагере была. И сейчас до сих пор. Такая Наташа Любава. Я с ней в реабилитационном центре был.  Спрашивал телефон. Записал, звонил, а там отвечают, что, мол, телефон уже аннулирован.

Жена, она замуж вышла за хорошего человека. И слава Богу. А женился я на ней, если честно, как честный человек. Получилось как. Мы с ней пошутили, а она и надулась.

Я хотел бы продолжить писать маслицем что-нибудь. Это не то, чтобы мечта, а желание, потребность в своем роде.

(Беседовала Настя Рябцева, фотографии из архива «Ночлежки»)