БОРИС

Сам я родился с Грузии, но там началась война в 91-м году. Я поехал к сестре в Архангельск, 10 лет там пробыл, потом сестра на юг в Рязань уехала, ну и меня тоже ничего в Архангельске не держало, тоже поехал в Рязань через какое-то время. Вот. А потом сестра померла, дети её приватизировали жилье, а я выписался и стал квартиры снимать.

В Рязани я сломал ногу, лечился полгода, на лечение потратил много денег, потерял работоспособность. Я тогда беспомощный человек был — переезжал с одного жилья на другое жилье, более дешевое. Присел на лавочке в парке — зачем я пошел через парк? Ну и вот два каких-то подхватили мою сумочку и раз-раз, за угол дома и все, скрылись. А у меня нога поломана после операции. А в сумке и деньги, и документы… Всё забрали. Я даже запил от безысходности, что негде мне было ночевать. На вокзале железнодорожном сидел. И вот электричка стояла на Москву, а я в неё. В Москве пересел на Ленинградскую. Добрался на перекладных. И приехал в Петербург к своим родственникам. То есть думал, что я к ним приехал. Оказалось, их нет здесь уже — они уехали жить в Германию, в Кёльн. Ну, надо было мне, конечно, позвонить предварительно, но я так это спонтанно все решил, под настроение…

Вот еще я не дорассказал. Значит, я обратился на вокзале в Москве в реабилитационную машину такую. Они мне дали бумагу, на которой написали адрес в Петербурге. Боткинская больница там была на листочке. Там занимается бездомными человек (прим. Анатолий Евгеньевич Курковский).  И он дал мне направление сюда.

И вот в 2012 году я впервые пришел в «Ночлежку». Через 2 месяца мне сделали документы. Я здесь работал, все нормально было, снимал жилье, вот, а потом у меня с сердцем просто возникли проблемы. С ноября по апрель прошлого года я всё время провёл по больницам, а потом, наконец, вышел и сюда попал, потому что некуда было идти. И здесь начал оформлять инвалидность.  Я получил 3-ю группу инвалидности по сердцу и вот сейчас я заканчиваю хлопоты, связанные с устройством в интернат. По последнему месту прописки меня должны туда отправить — это в Рязань или в Рязанскую область. Вот и поеду. 

Борис. Фото: Ксения Иванова для «Такие Дела».

У меня в Грузии и сейчас жилье есть. Свой дом. Там беженцы живут сейчас. С Абхазии. Но там в Грузии делать нечего, там просто выжить невозможно. Крыша будет над головой, но как под ней жить на 6 тысяч инвалидных? Там же еще дом ремонтировать нужно. А продать — никому сейчас этот дом не нужен. Там жильё дешевое.

В Абхазии в свое время был геноцид грузинского населения. И Россия в нем участвовала напрямую.

Я здесь заканчивал Корабелку, судоремонтный и судостроительный завод здесь такой был, в Ленинграде. Тут жили мои родственники. Жил у них, пока учился, на Пушкинской улице. 

У меня была семья, давно уже, до 91-го года, в Грузии. Я женат был на евреечке, они решили поехать в Израиль всей семьей. Я тоже хотел, но потом передумал. Родители были против, языка я не знал. Потом снова собирался-собирался, да так и не собрался, а потом прошло время, уже оно стало не нужно, и вот так я остался здесь. А сын приехал оттуда, вернулся, в Украину, в Красном Луче он живёт сейчас, ему 37. Он 78-го года рождения. Вконтакте общаемся. Очень давно не виделись.

Я бы к нему не поехал. Там своя семья у него, там и так сложная обстановка. Садиться на шею как-то не хочется. В общем-то он меня помнит как человека самодостаточного очень, а тут я как-то уже и не очень… Я скрываю, что со мной происходит. Зачем? Живу, да и живу. Повидаться нужно, но на что туда ехать? Да и боюсь я туда ехать, там Украина, а я гражданин России… Будет поспокойнее, тогда и съезжу.

Мне по инвалидности назначили пенсию 4 200. Но по прожиточному минимуму дотянули до 6 000.

Если у меня сейчас получится с интернатом, было бы нормально, потому что там, я узнал, содержание человека обходится примерно в 12 тысяч, а это намного больше, чем если пенсию получу. И кроме того, никаких проблем. И помощь медицинская там есть, и всё остальное.

Тут восемь человек в комнате. Живу спокойно. А там будет лучше даже — 2-3 человека.

Я на Черном море корабли строил, и на Белом море корабли строил, и на Дальнем Востоке работал тоже. А из-за того, что я потерял документы, я не могу восстановить рабочий стаж.

Борис в мужской комнате в «Ночлежке». Фото: Ксения Иванова для «Такие Дела».

И главное — чего я деньги и документы в сумке держал? Тут много в Ночлежке таких историй, много таких судеб.

Если ты работаешь, можно жить. За 6 тысяч общежитие снимать. Но я не могу сейчас работать.

Когда начинаешь работать, уже деньги появляются, становится попонятнее, как жить. Работал слесарем, сантехником, по специальности трудно уже было — и в возрасте уже, и прописки постоянной нет. На хорошем месте в последнее время работал — парковщиком был в ЛТД на Большой Конюшенной, там хорошая зарплата была — 26 тысяч, и еще чаевые. Иногда до тысячи рублей отстегивали. И все было там хорошо, и я хорошо работал, двое суток через двое — очень удобно, форма, галстучек. Аккуратно, чисто, прилично. И вдруг сердце подвело. Сердечная недостаточность. Не было бы проблем, я бы сюда никогда. А когда беспомощный, что делать? Вот сейчас полегчало — я начал даже бегать. Очень бег помог. Уже здесь находясь, я бегал по утрам. Тихонечко, часа по два. Только в мороз неуютно.

Понервничал  вчера — скорую помощь вызывали. Всего здесь мне её 5 раз вызывали. Последний раз после пенсионного фонда так было. Я должен был всего один раз написать заявление. А они задергали меня. То бумагу потеряют, то в компьютер неправильно занесут что-то. Сказали — деньги на карточку переведут, а почему-то на почту отправили. Так работают безответственно. Вот наконец разнервничался — стало плохо, хотели в больницу отсюда положить, но я уже не могу по этим больницам: полгода по больницам. Мне от них плохо очень.

Читать люблю. В интернете что-то нахожу и читаю. И статьи, и художественное… 

Я сам не знаю, кем я хотел стать. Когда школу закончил, у нас такое было стремление: хоть куда-нибудь поступить. Я занимался легкой атлетикой, поэтому мне это легко было. Тогда спорту уделялось большое внимание. Приезжал к нам в секцию человек — нужно было выбрать институт и экзамены сдать — лишь бы не на двойку.  И ты уже, считай, в институте. Я в Политехническом до 3-го курса учился в Абхазии, а потом перевелся сюда в Кораблестроительный.

В Советском Союзе невозможно было подумать, чтоб нельзя было найти жилье доступное. Общежития были, еще что-то. И на работу тогда не имели право не  взять человека. А если куда-то устраивали, то обязательно было и какое-то жилье.  Тогда, конечно, большая была социальная защищенность. То, что сейчас твориться, невозможно было себе представить в социалистическом государстве.  Чтобы каждую зиму по несколько тысяч человек замерзали на улице.

На улице в Рязани жил дней 20. И холодно, и страшно. Картонные коробки набрал где-то. Их постелил, ими и накрылся. 

Я удивляюсь, что у государства совершенно никаких программ нет для бездомных. Строили бы какие-то прибежища, как для птичек делают скворешники. Чтоб человек мог хотя бы побриться, искупаться… Очень много людей, которые вообще без жилья. Снимают, мыкаются с квартиры на квартиру, как-то зарабатывают, перебиваются… У нас военные действия в Сирии, которая нам не нужна абсолютно — на нее находятся деньги… А сколько Ночлежек можно было бы построить на эти деньги? Это печально все, конечно.

Я всегда к Богу шел и пришел-таки. 

Конечно, здесь люди, в основном, не самодостаточные. Или у них пристрастия к чему-то, или слабости какие-то. И я тоже к таким же принадлежу своей беспомощностью с нынешним здоровьем. Смотришь — очень много людей, которые не в состоянии в этом мире выживать. Некоторые долго были в тюрьме или в детском доме, некоторые просто не умеют общаться с людьми, некоторые тоже со слабым здоровьем, многие здесь приехали с других городов… разные все.

Борис отдыхает в мужской комнате в «Ночлежке». Фото: Ксения Иванова для «Такие Дела».

Может, у меня и есть близкие люди, если поискать. Но я же объездил всю Россию! Я приехал к родственникам — их нету. Начал искать своих сокурсников — мне не дали адреса в полиции. Был у меня друг в юности — я его не нашёл. Конечно, поехал бы я в Архангельск (я там 10 лет прожил), у меня там есть друг. Но что у него? 3 дня можно прожить, неделю даже… А дальше неудобно. Сколько будешь? У каждого семья. У меня свои нравственные ориентиры есть, я так не могу. Да сейчас у всех своих забот хватает.

Если бы я делал все правильно, никогда бы сюда не попал. Это наша жизнь. Значит, чему-то меня мир учит. Всё в нас. В наших головах. Кому меньше всего надо от жизни, тот и богатый. Жизнь то, что мы о ней думаем. Господь сказал: «Исполняйте волю мою и будет вам дано», но мы не хотим. У каждого кто-то виноват. Мы просто не признаёмся сами себе, что что-то делаем не так. И у меня, может, сердце болит от моих же плохих мыслей, от неправильного настроя.

Мы надеемся, что что-то должно создать нам справедливость, а её здесь нет и не может быть. Большинство не может быть мерилом справедливости. Это как с шахматами, например. Кто сделает правильный ход: большинство или меньшинство? Кто играет лучше, правильно? А таких людей меньше. Если у нас идут выборы, естественно, уже заранее понятно, что народ сделает неправильный выбор, а как раз меньшинство сделает правильный, но побеждает-то большинство. То есть побеждает несправедливость!

Наша задача — стремиться стать лучше. Вот зачем мы живем.

(Беседовала Настя Рябцева, фотографировала Ксения Иванова для “Такие Дела”)