ИРИНА ИГОРЕВНА

У меня нет дома с 2006 года. Мы жили с мамой и с мужем. Мама умерла, и я хотела просто поменять ту квартиру на другое жилье. Обманули. Те, кто делал обмен, оформили наш дом на себя. Мы там пожили немного с мужем, а потом нам сказали — выметайтесь. Пожили немного у мужа. У него сестра, и дети у сестры, места мало. Мы с ним не были официально расписаны, жили в гражданском браке. Муж умер, у сестры дочка выросла, замуж вышла. Негде нам было всем вместе жить. Я ушла.

Я не пробовала судиться с людьми, которые отняли наш дом. У меня документов никаких нет. Мне посоветовали соседи — они тоже так делали. Ну, мы и доверились.

Я уже сделала паспорт, сделала пенсию, инвалидность мне сделали вторую группу, много сделали здесь. В сентябре ухожу из «Ночлежки», уезжаю жить к подруге в область.

Жила у знакомых. На улице не жила. Помогала по огороду, по хозяйству. А потом женщина, у которой я жила, продала дом и купила квартиру. А там что? Комната её, комната мужа… Мне там места не было. Она меня устроила бабуле помогать в Солнцевском районе. Эта бабуля как староста деревни там. И вот она узнала про эту Боровую, позвонила, устроила меня, и я поехала.

Паспорт у меня украли в деревне. У меня две профессии — ветеринар-кинолог и торговый работник.

Вот, мне подсказали, чтоб пенсия побольше была, я откажусь от проездной карточки и от соцпакета. И, говорят, можно написать “до прожиточного минимума”. Это где-то 7 тысяч. Ну, на это я проживу.

Пока муж был живой, я не отчаивалась, что обманули, а потом, когда муж умер, стало тяжело. Он умер в 50. Пил много. Я сама не пила.

Пока сам не дойдешь до того, что пить нужно бросить, не бросишь. Муж мой, пока был живой, всегда старался, чтобы я в обед с ним хоть стопочку выпила, чтобы я потом на него не ругалась. Мол, вместе посидели, ничего страшного. Я его пробовала и лечить, и уговаривала. Ничего! Пока человек сам не решит, что ему этого не надо, никто его не спасёт.

Мне много люди помогали. За все это время я никогда не жила на улице или где-то на вокзале. Но у чужих людей ты всё равно лишний и мешаешь, даже если помогаешь, как можешь.

Лучшее в людях, я считаю, доброта.

Спасибо, здесь документы делают, инвалидность, пенсию. Уже намного лучше, чем когда ты болтаешься: ни документов, ни прописки, ни денег. И здесь ленинградцев ставят на очередь на жильё, еще в интернат можно поехать, а кто помоложе — работать могут и снимать.

Муж хотел меня у себя прописать, да не успели.

В юности я работала в совхозе, и все меня там знали. А, когда я, потеряв паспорт, попросила в том же совхозе: «Дайте мне справку, что я – это я», они мне сказали: «Теперь ты у нас не прописана, ты никто и мы тебя знать не знаем». И везде вот так без прописки: «Ты не наша».

Я – гражданка России, но без прописки я, получается, ничья.

Ирина во время интервью

Иногда говорю «Господи, помоги!», а так не очень в Бога верю. Я всю жизнь занималась животными — я в теорию Дарвина верю. Все мы братья — и мы, и животные. Животные, правда, помягче.

Ни одно животное не будет просто так издеваться над себе подобным, а человек…

Тут, в «Ночлежке», каждый старается себя немножко сдерживать, свои эмоции. Мы тут довольно дружно живем. Потом, когда уходим, правда, мало общаемся. Я здесь полгода.

Мне бы покоя и тишины. Чтоб я пришла в свою комнату и все: тихо, одна.

Книжек читаю много, а от телевизора устаю. Мне трудно, если далеко идти, а огородом с радостью занимаюсь — там не надо бегать.

Я за шесть лет ни глотка не сделала с тех пор, как муж умер.

(Беседовала Настя Рябцева)