АЛЕКСЕЙ

В Бога я верю, а в церковь нет. Кому много дано, с того много и спрашивается.

По профессии я фельдшер.

Родился я в Ленинграде в 1970 году в октябре месяце. Отец у меня погиб — мне еще не было 11 лет, мама умерла — мне было 24.

Мне дедушка за батю был, мамин отец. Сперва умер он, а через 2 недели умерла мама. Маме тогда было 50 лет. У нее был гематомный артрит. До этого она 3 года лежала плашмя.

Мама в апреле умерла. Похоронили. Весна. Тепло. Я захожу домой с работы, открыта форточка, а в квартире холод и полная пустота. И можно только снова выйти из дома и просто ходить по улицам, курить, ходить по магазинам. Что угодно, просто чтобы не быть не с кем-то, а просто, чтобы не быть одному. Не важно, пусть в тюремной камере, пусть в магазине, пусть в театре, но только, чтоб вокруг были люди.

Остался я один. Женился неудачно. Это был первый брак. Ну и вышло так, что через 2 года мы расстались по инициативе жены. В общем-то я ей был и не нужен — ей нужен был ребенок. Родила дочку, и всё. Развелись без взаимных упреков, то есть совершенно больно не было ни ей, ни мне. Разменяли жилье. Квартиру в центре продал. Купил себе в Рощино квартиру, отдал денег ей. Сейчас не общаюсь ни с ней, ни с дочкой. Ни она, ни её родители не захотели, чтобы я с дочкой общался, хотя я и стремился. Сначала мы общались, потом у первой жены возник страх, что я хочу отнять у нее Машку. Маша сейчас уже учится в Педиатрической академии на втором курсе.

Жил-поживал, познакомился с девушкой, стали жить с ней вместе. Она забеременела, родила дочку. 1998 год – дефолт. Я ломаю ногу вторично. Перед этим у меня с коленом были большие проблемы. Сейчас оно у меня там наполовину металлическое. Ломаю лодыжки. Три месяца в гипсе. Потом на костылях неизвестно сколько. В общем, уехали мы жить в Псковскую область, потому что у меня родни нет, у неё папа с мамой в Калининградской области. Да и там такие папа с  мамой, что, что  есть они, что их нет.

После тех лет меня уже ничем не напугать. Мы сейчас хорошо живем.

Мы прожили вместе почти 16 лет. В один прекрасный день позвонил домой (работал во Пскове): «Алеша, я тебе изменила». Приехал домой, собрал сумку и из дома ушел.

Она сказала: «Ты не сумеешь меня простить». И добилась только того, что испортила жизнь троим людям: дочери, себе и мне. Сейчас уже все это отболело. Я говорю об этом спокойно. У меня прекрасные отношения с дочкой Леной. Дочка закончила первый курс медицинского училища. Помогаю, чем могу. Неплохо помогаю.

Сначала жил во Пскове, но, когда все это рядом, слишком больно.

Мы жили — я, она и дочь. У нас не было родни. Это была совершенно замкнутая система. Жена, наверно, в какой-то момент думала, что сможет начать новую жизнь, но у нее не вышло.

У жены сейчас почему-то такая позиция — показать дочке, что папа слабак. А дочка ведь видит, что папа помогает, чем может, помогает деньгами.

Я фельдшером не работал с 90-х годов прошлого века. Работал, где попало, только чтоб заработать денег.

Одно время у меня была инвалидность 2-й группы, потом группу сняли, что называется, по беспределу.

Это всё с женой случилось в 2012 году, в декабре, а весной меня стало тянуть к алкоголю. Знаете, когда всё это на глазах, достаточно трудно… У меня начала появляться привычка снимать психологический и физический стресс, например, пивом. И в какой-то момент я понял, что если я буду продолжать пить пиво, то я вместо полторашки пива за вечер скоро начну выпивать пол-литра водки. Наутро у меня будут трястись руки и ноги. Я, конечно, и сейчас позволяю себе алкоголь, но не регулярно.

Когда ушел от жены, сперва жил в скиту в Пушкинских горах в Свято-Успенском монастыре. Потом пошел работать в колхоз скотником — мне там дали жильё. Я на улице не жил ни дня. Степень моего максимального падения — это ночлежка города Пскова. Вот там действительно ночлежка: вши, алкоголизм, отсутствие какой-либо социальной помощи, зал на 20 человек, в котором один телевизор и один электрочайник, кормление раз в сутки баландой в столовой.

Подальше от боли я уехал в Питер. Я всегда его очень любил, не только потому, что это моя Родина. И здесь мне стало легче.

Я приехал в Петербург. К двоюродной сестре идти неудобно — у нее небольшая квартира, муж, два ребенка. Так я и пришел в Спасо-Преображенский собор на Литейном проспекте. Спросил, могут ли они чем-нибудь мне помочь. Они дали мне адрес «социальной православной квартиры», обещали, что там мне помогут по всем вопросам. Улица Моховая, дом 42, кв. 3. А это оказался обыкновенный реабилитационный центр, в котором работаешь на износ за тарелку супа и место, где ты можешь переночевать. Работал кем попало — на стройках, на дороге… И никакая это не православная квартира. А номер этой квартиры дают во многих церквях Петербурга, к сожалению.

Я прожил там месяц и понял, что больше не могу. К счастью, из нашего центра уходить было можно. А есть такие, в которых отбирают документы. В этом бизнесе очень лихо закручены люди, которые сидели по тяжелым статьям. У нас было спокойно. Саша Пантелеев в этом смысле человек достаточно лояльный. Кто хотел уходить — уходили. Тебя там, что называется, просто сдают в аренду на день. Дают 100 рублей на обед и 62 рубля на проезд. На два жетона метро.  

Мне повезло, что у меня целы все документы, включая медицинский полис. Людям без паспортов гораздо сложнее уйти. Они им в этом центре обещают: “Да, да, мы восстановим тебе паспорт”, но ничего не происходит. А сам ты не можешь ничего восстановить, потому что постоянно работаешь. Если ты выходной, ты выходной в воскресенье, чтобы не было возможности сорваться никуда насчет работы, насчет документов…

На Боровую меня, что называется, Бог привел.

Стенд с фотографиями пропавших людей.

Я ушел с Моховой, как сейчас помню, в понедельник. Съездил насчет работы с проживанием. Приехал туда: «Нет, никто не требуется». И в общем-то я уже шел с рюкзаком, готовясь вечером ночевать на Московском вокзале, но тут, проходя по Обводному каналу, вдруг вспомнил «Боровая 112 Б». (Я года три назад смотрел какую-то передачу про неформальные организации Петербурга. И там было про Ночлежку. Вот я и запомнил. Меня тогда поразило, что в Петербурге есть такая организация. Я когда на скорой работал, столько БОМЖей похоронил.) И вот я понял, что я недалеко от Боровой (город я знаю), пришел туда, попал на прием к социальному работнику Наташе. Был уже пятый час, народа не было (соц.служба работает до 17.00). Тупо повезло. Наташа меня приняла, стала моим социальным работником, дала мне «Справочник бездомного». (Кстати! Вообще, книга очень хорошая.  Я бы её всем приезжим просто раздавал на вокзалах). Мне сразу задали все вопросы, спросили, чем мне помочь. Я прошел сан. обработку на следующий день и поселился в приют. Мне дали денег — 300 рублей на транспорт. Потом Наташа мне дала карту «Подорожник», предложила мне психолога, врача, одежду… Кроссовки, кстати, тоже оттуда. Вот, говорит, компьютеры — занимайтесь, ищите работу, спрашивайте. Приходите, не стесняйтесь. В любое время. Я прожил там 20 дней.

22 июня я так же, как мы с вами сейчас, сидел в сквере и ел мороженое, а меня чуть не убили. Подошли гопники какие-то,  ударили ногой. Хорошо, успел закрыться. Врач потом сказал: «Поставьте Богу большую свечку». Я сидел с наушниками. Может, хотели ограбить. Думали, раз наушники, то телефон дорогой. Скверик тихий был, уютный. Кадык сломали.

Я устроился в метрополитен, но буду оттуда увольняться, потому что это очень маленькие деньги и очень большая суета. Но и подрабатываю, где придется.

В сентябре планирую дочку отдавать учиться на права. Она очень хочет, и я считаю, что ей в жизни они пригодятся. Я всем стараюсь ей помогать — она ж не виновата, что у нас с мамой так вышло. Недавно дочка торжественно познакомила меня с молодым человеком.

Если б не сложилось с Боровой 112 Б, то я не знаю, что бы со мной сейчас было. Может, сейчас бы одним зэком было больше. Я бы просто что-то натворил от безысходности, потому что лучше сесть в тюрьму, чем жить на улице в холод. А может быть, и духу бы не хватило.  После разговора с Наташей у меня просто появилось ощущение, что кому-то на меня не плевать. Понимаете? Дело не в еде и не в деньгах на метро, а в том, что люди там по-настоящему заинтересованы были мне помочь. Я от этого был в шоке.

Очередь в социальную службу “Ночлежки”.

Понимаете, нужно сразу уходить, как чувствуешь, что тебе помогли и силы есть, а то привыкаешь к халявной жизни. Давай-ка! Рубись сам. Плохо будет — приди. Попросись еще на неделю. Мне очень приятно, что у меня в Санкт-Петербурге есть место, в которое я могу вернуться.

Как любой нормальный человек, наверно, я жизнью своей не доволен. Можно было что-то по-другому сделать, но винить некого. Нужно жить.

Всегда очень любил книги читать. Когда был дом, у меня была очень большая библиотека, а потом жена её выкинула на свалку. Лучше б продал и дочке купил что-нибудь полезное.

Был такой бандит знаменитый — Олег Каратаев — жил в Америке. Он был чемпионом по боксу. Его убили. Он в своё время сказал хорошую фразу: «Мы выросли в то время, когда не стреляли в спину». Понимаете, при том при всем, что в Советском Союзе нам навязывали кодекс строителя коммунизма, а церковь была в загоне, в людях, тем не менее, было больше духовности, больше взаимовыручки, больше доброты. Сейчас, несмотря на то, что нам всё время говорят о духовности, в людях с каждым днём остаётся все меньше человеческого. Просто людей нельзя заставить верить, пока они к этому не придут сами. Сейчас на каждом шагу церковь, в телевизоре говорят одно, а видим другое. И ведь все понимают, что, что бы там они не говорили, сегодня только деньги у нас всё решают. Человек в такой системе в какой-то момент теряется и ломается. Жизнь у нас стала какая-то безнравственная. Одна показуха. Что это за государственная политика, когда книга стоит дороже двух бутылок водки? Хотят, чтобы люди читали! Я думаю, просто, ведется специальная политика отупления нации, чтоб нация деградировала. И телевидение в этом, конечно, большую роль играет. Просто из нас делают более управляемых.

Хочешь мира — готовься к войне. Мы живем  в такое время, в которое люди, наверно, разучились договариваться. Это опять один из минусов нашего современного общества. Бряцание оружием, бряцание деньгами — это ведь всё от узости мышления. Но нельзя жить в обществе и быть от него свободным.

Мой дед единственный день в году был в лоскуты. 9 мая. И бабушка даже ходила ему за водкой в магазин.

Я хочу жить спокойно, работать… Конечно, охота иметь свое жилье, но, с другой стороны, я понимаю, что мне, кончено, не осуществить уже эту затею. Как вышло — так вышло.

Я мечтал стать археологом, когда был маленьким.

Видите ли, в чем дело, мне этой зимой поставили хроническую обструктивную болезнь легких 2-й степени. Так что скорее всего старость меня дома не застанет. У меня в легких дырки. Как мне сказал врач, лучше бы у меня была онкология, так что я особенно не суечусь.

С некоторых пор я перестал любить шумные компании.

Хочется, конечно, увидеть внуков. Но что я — приезжать буду? Они ко мне не приедут, мы их с женой не встретим. Грустно все это и очень глупо. Вся жизнь коту под хвост, но ничего не поделаешь.

Главное — духом не падать. Стараться, как бы ни было плохо, все-таки что-то хорошее в жизни видеть. Стараться поменьше пить и не опускать рук. И хоть что-то получится. Особенно в Питере, где можно найти помощь.

(Беседовала Настя Рябцева, фотографии из архива Ночлежки)