Захар Прилепин: «Либо некое ограничение личной свободы, либо два миллиона бомжей в стране»

О том, как нынешние события на Украине связаны с распадом Советского Союза, чему нужно учить своих детей, чтобы уберечь их от улицы, и как европейская толерантность приводит к незамечанию бездомных людей, размышляет писатель и журналист Захар Прилепин в своем интервью для «Ночлежки».

- Захар, я хочу рассказать вам историю бездомности мужчины, который живет в приюте «Ночлежки». Валерий родился в Новосибирске. В детстве вместе с родителями переехал в Киргизию, куда отца отправили на работу. С развалом Советского союза семье пришлось срочно уехать, потому что русских выгоняли из республики. Молодой человек выписался из квартиры, оставил дом, машину и уехал на заработки на север. Из-за инфляции на золотых приисках ему так и не удалось ничего заработать: все полученные деньги мгновенно обесценивались. У Валерия была временная прописка по месту работы и советский паспорт.

Без денег мужчина добрался до Петербурга, города своей юности, где он учился. Жизнь на улице привела к обморожению ступни, которую пришлось ампутировать, к алкогольной зависимости. От смерти Валерия спасли в приюте Сестер милосердия, сотрудники которого буквально подобрали мужчину на улице. В благотворительном центре «Дом надежды на горе» Валерий прошел реабилитационную программу и избавился от алкоголизма.

Потом мужчина оказался в приюте «Ночлежки», где специалисты по социальной работе помогают ему получить российское гражданство. «Сам бы я никогда не собрал все необходимые справки: для человека, который живет на улице, сделать это нереально», – говорит сам Валерий.

К сожалению, эта история не уникальна: многие люди, которые обращаются к нам за помощью, оказались на улице по тем или иным причинам, связанным с распадом Советского союза.

- Как вы думаете, можно ли было в то время полной неразберихи выстроить систему, которая обезопасила бы людей от бездомности? Если это было возможно, почему этого не было сделано?

- Ведь ваша организация была создана в 1990 году совершенно не случайно: это напрямую связано с расколом государства, с распадом Советского Союза и прочими этническими процессами, которые тогда были запущены по всем республикам СССР. Особенно болезненно все это происходило в Средней Азии и на Кавказе. И таких историй, конечно, великое множество, они мне знакомы. Остановить этот необратимый процесс, запущенный в силу этого геополитического сдвига, к сожалению, не было никакой возможности.

Для того чтобы этого не случилось, не нужно было разваливать Советский Союз. Не надо запускать те процессы, которыми мы не можем руководить. А они были запущены двумя людьми: одного зовут Михаил Сергеевич, другого – Борис Николаевич.

Эта катастрофа – одна из страшнейших, после Вавилонской башни, связанных с этническими конфликтами, и ее последствия никак не закончатся в ближайшем обозрении. Сегодня то, что происходит на Украине, то, что будет происходить в иных местах, где угодно – это все последствия того процесса. И бедные, несчастные люди – дети этого разлома.

- А какими методами это положение можно изменить в далекой перспективе?

- Это масштабная государственная задача. У нас осталось, условно, 20 миллионов россиян за границам государства – и все они в группе риска. Большая часть русскоязычного населения имеет проблемы, в этом нужно отдавать себе отчет. Мы пытаемся на эту тему говорить, не учитывая, что у проблемы есть причина, и она не убрана, она до сих пор существует. Вот случился этот распад колоссальный – и огромное количество русскоязычного населения оказалось негражданами, людьми второго сорта, их воспринимали и воспринимают зачастую как врагов.

Поэтому если сейчас эта ситуация на Украине продлится и не закончится ничем, то там тоже очень большое количество семей станет вашими подопечными.

- Немного статистики: из тех людей, которые обращаются за помощью в «Ночлежку», 96% – это граждане Российской Федерации, их средний возраст – 40 лет, 70% - мужчины, 30% - женщины.

- Я не думаю, что вы спасете всех этих людей. Такие большие проблемы исправляются большими процессами, по сути - только государство может с этим в полной мере справиться. Государство должно брать на себя обязательство ввести этих людей в социальную жизнь, дать им работу, жилье. А вы пытаетесь разрешить это снизу, у вас в целом шансов нет никаких.

- Не соглашусь с вами. За годы работы «Ночлежки» у нас есть множество вполне успешных историй, когда люди с помощью организации восстанавливали документы, избавлялись от зависимости, находили работу, снимали жилье, обзаводились семьями, а некоторые даже покупали машины и квартиры в ипотеку. Конечно, показатель успешности в разных жизненных условиях может быть очень разным: для кого-то успех – это устройство в дом для престарелых, для кого-то – устройство на работу и возможность самостоятельно снимать жилье. Главное – уйти с улицы.

Чаще всего люди становятся бездомными из-за семейных конфликтов, из-за мошенничества с недвижимостью, после освобождения из мест лишения свободы, из-за трудовой миграции…

- Наверное, выпускники детдомов часто оказываются на улице.

- Вы правы. По статистике министерства образования, бывшие детдомовцы ждут получения жилья от государства в зависимости от региона от 3 до 12 лет. По статистике МВД, 90% из них не встраиваются в жизнь: 40% попадают в места лишения свободы, 40% становятся алко- и наркозависимыми, 10% кончают с собой. Всего в России больше 700 тысяч детей-сирот и подростков, оставшихся без попечения родителей.

- Почему русские люди так безжалостны друг к другу? Русский человек безжалостен априори – ему себя не жалко. И другого не жалко. И без призора, без присмотра он может пуститься во все тяжкие.

Детские дома в советское время были жестко вписаны в социум. Интернаты были частью этой выстроенной системы – подростков из них брали в ПТУ, в техникумы, за ними, в самом широком смысле, присматривали.

Вообще в советское время люди выпускались в определенную систему, где точно были просчитаны их дальнейшие ходы: ПТУ, очередь на квартиру, работа – и все, человек не терялся, потому что на каждом этапе был определенный пригляд. А сейчас, кроме вашего, никакого присмотра нет.

И этой выстроенной системы для выпускников детдомов нет. После 18 лет человек попадает в абсолютно пустое пространство, где он никому на этом свете не нужен. Дальше в социуме для него ничего не работает – и это основная проблема.

Я выступал в детских домах. Когда я ехал туда, я представлял себе толпу оборванных беспризорников. Но совсем нет: там хорошие дети, ухоженные, рисуют, поют, о них заботятся, там прекрасные преподаватели, хорошие игрушки, оборудование. А потом ребенок выпускается из детдома – и иди куда хочешь, человек человеку волк.

Мы в ответе за тех, кого приручили. А тут детей приручили – а потом выкинули.

- Образовательный уровень бездомных людей не отличается от общероссийского: 12% имеют высшее образование, 44% – среднее, 16% – среднее профессиональное, 14% – неоконченное среднее, 5% – начальное, 9% – без образования. Так что наличие образования не является гарантом того, что человек не окажется на улице. Я хочу спросить вас как отца четырех детей – чему и как нужно учить ребенка, чтобы подготовить его к реалиям жизни, которая совершенно непредсказуема?

- На западе принято, что по достижении 16 лет ребенка отправляют учиться и выгоняют из квартиры, пожилых родителей – в дом престарелых. У них есть такие социальные коды, у нас они не введены. Либо всем вместе ютиться в однокомнатной квартире, либо как в вашей статистике – отправлять родственников на улицу.

Мой брат шутит: «плох тот родитель, который не довел своего ребенка до пенсии». На самом деле нельзя разрывать эту связь. Видимо, на нас оказывает влияние сказка «Репка», где всей семьей герои тянут одну репку.

Я не знаю, что объяснить своим детям. Конечно, я хочу всех, грубо говоря, выгнать из дома, чтобы они собой занимались, но жалко, это ж мои дети, я их люблю. Вот мой старший сын знает французский язык, чемпион города по борьбе. При этом абсолютный балбес растет. Я ему говорю – я тебя выгоню, живи один. Он не хочет. И мне его жалко. Но придется эту жалость преодолевать, видимо.

Вместе с тем, в России такая ситуация, что мне совершенно непонятно, кто, например, покупает у нас квартиры. Я вот сейчас купил квартиру, я должен за нее безумное количество бабла, но в этом доме квартиры стоят от 5 до 25 миллионов рублей – и они все куплены. В России нет таких зарплат! Где и как она живет, мне непонятно. Чтобы понимать, куда мы отправляем наших детей, мы должны понимать, как устроен этот мир. А мы не понимаем, не знаем его. Это безумный мир. А мы сейчас пытаемся объяснить какие-то процессы, не зная, где они происходят – ни в социуме, ни в экономике, ни в политике.

Я могу с тем же успехом отправить сына на Марс, сказав «ну, обживешься там, выроешь нору себе».

Эти проблемы не заложены в нашу подкорку головного мозга. Раньше 90% населения жило в сельской местности, была община, и ты не мог стать бомжом, потому что был у всех на виду. Потом был Советский Союз, где за все отвечало государство. Сейчас мы впервые оказались в системе, где каждый сам за себя, но не всякий может с этим справиться.

Нужно, чтобы каждый отвечал за всех, и все были под присмотром. Раньше все знали, что ребенок ушел гулять, и если его нет через два часа – идем искать его всем подъездом. Мы в неправильном мире живем, индивидуализированном.

- Как вы оцениваете уровень сострадания в российском обществе?

- Лайкать стало модно, делать перепосты «Спасите мальчика». «Я сам не могу, но вы спасите».

Это стало признаком достойного социального статуса. Бросил свою семью, оставил детей, занимаешься черт знает чем, но если делаешь перепост таких просьб – вроде, достойный человек.

Сострадать легче в других странах, где государство приняло левые приоритеты: потому что там ты посострадал – и человека вписали в какую-то социальную систему. А у нас – сострадай-не сострадай, ничего не поменяется.

- Когда вы были в Чечне, вы встречали бездомных людей?

- Там другая была ситуация: там все были бездомными, весь город разбомбили. Если вы к тому, что на Кавказе эта проблема намного меньше, это так. Даже несмотря на то, что там есть города, на первом месте – сельский уклад. Там все на виду, и личные проблемы каждого – общие. Там все видят, если ты не помог. А в городе с этим проще. Россия становится городской цивилизацией, и это проблема.

- А в Нижнем Новгороде (Захар Прилепин живет в Нижнем Новгороде, – прим. ред.) много бездомных людей?

- Если честно, не знаю. У меня обрушение всех моих иллюзий произошло, когда я стал ездить по Европе. Столько бомжей, беспризорных и ночующих на улице, сколько в Риме, Париже, я не встречал нигде. В Москве я такое видел только в 92 году, когда целые семьи жили на вокзале. А все считают, нужно идти в Европу, потому что там хорошо. А огромное количество бездомных людей у них при оценке уровня жизни почему-то не учитывается.

В Европе бездомные не воспринимаются в качестве личного укора, на них смотрят как на белочек в парке. Вот она, европейская толерантность – мы разрешаем им спать где угодно, это не то, что у вас – у нас не могут забрать с улицы в околоток.

Дикарский мир! А в СССР так было нельзя – каждый человек был под присмотром. Я прививку не пошел делать – ко мне приходит сельская медсестра, за ручку меня, на прививочку. Если я в школу не пошел – вся деревня знает, что я школу прогулял. Участковый всех знал по именам.

- А в большом городе это возможно?

- Конечно, возможно! Когда я начал работать в милиции, в 95 году, я еще встречал участковых советского образца. Звонят – изнасилование. Участковый: «Сидоров, Иванов, Петров, Червочкин», – перечисляет всех в своем районе, кто может иметь к этому отношение. Сразу идем по квартирам – и на пятой находим.

Или у нас в Дзержинске напротив школы был роддом, где родился, кстати, Эдуард Лимонов. Кто-то там курил – пришел милиционер, сказал: «Из ваших детей кто-то курил». Тоталитаризм проклятый – мальчишек тут же вычислили.

Зверское государство, но если находят курильщиков мгновенно, какой бомж может быть? Сразу тебя поймают, устроят на работу. Как в фильме «Афоня», когда герой Куравлева напился, его на общем рабочем собрании обсуждают. Мы же все ненавидим этот гребанный тоталитаризм – это моя личная жизнь, почему я должен за нее отчитываться? Но, видимо, надо выбирать – либо некое ограничение личной свободы, либо 2 миллиона бомжей в стране.

Фото Романа Гончарова